Стихотворения и баллады - Страница 45


К оглавлению

45

149

Перевод баллады Ф. Шиллера «Der Taucher» («Водолаз»). Немецкий поэт воспользовался легендой XII века о замечательном пловце, но облагородил ее, внеся романтические мотивы (в суровом средневековом предании пловец погибает от жадности). Жуковский, в свою очередь, перестроил балладу: например, вместо морских чудищ паж видит реальных рыб. Но главное – наш поэт изменил мысль Шиллера, который полагал, что «милосердные боги скрывают от человека только те тайны, познание которых наполнило бы его ужасом». Жуковский же считает, что человеку недоступно познание любых тайн, должных оставаться, согласно предначертанию свыше, за пределами разума («И смертный пред Богом смирись: и мыслью своей не желай дерзновенно знать тайны, им мудро от нас сокровенной»). Баллада положена на музыку А. С. Аренским.

150

Перевод одноименной баллады Ф. Шиллера, в основу которой легли античные мифы. Жуковский вслед за Шиллером психологизировал их, усилив гуманность материнской любви. Он внес в интерпретацию античности христианские мотивы (античному сознанию, например, чуждо представление о сошествии светлого духа в ад и о конце ада, тогда как у Жуковского читаем: «Там ей быть, доколь Аида не осветит Аполлон…»; Шиллер здесь более точен: он лишь намечает христианскую тему и говорит о лучах зари). Характеризуя переводческую работу Жуковского, В. Г. Белинский не однажды обращался к «Жалобе Цереры»: «Творчество в духе известной поэзии, жизнию которой проникнулся поэт, есть уже не список, не копия, но свободное воспроизведение… соперничество с образцом. Для доказательства достаточно указать на „Торжество победителей“ и „Жалобу Цереры“ – пьесы Шиллера, так превосходно переданные по-русски Жуковским. Эллинская речь исполнена в них эллинского духа; пластические образы классической поэзии дышат глубокостию и простодушием древней мысли…» В другом месте критик повторил свою оценку: «Я не умею ничего лучше представить себе его (Жуковского. – В. К.) переводов: „Торжество победителей“ и „Жалоба Цереры“; если б Жуковский перевел только их – и тогда бы он составил себе имя в нашей литературе».

151

Перевод одноименной баллады Р. Саути, в основу которой легло средневековое предание о скупом и жестоком архиепископе города Метца Гаттоне (Hatto), жившем во времена Оттона Великого (912–973). Это предание было известно и в России: его первое русское переложение в стихах – «Казнь за сожжение нищих» – сделал Симеон Полоцкий и включил в сборник «Вертоград многоцветный». Перевод Жуковского существенно отличается от подлинника в ритмическом и стилистическом отношениях.

152

Слышно, скликает епископ Гаттон… – В неурожайный 914 год архиепископ Гаттон, по преданию, созвал голодных и сжег их в амбаре.

153

Край наш голодный от жадных мышей. – При сожжении голодных Гаттон сравнил их с мышами. За это, согласно легенде, он сам был съеден мышами в замке, расположенном на острове посреди реки Рейна.

Указано, что некоторыми чертами (образностью, ритмом, расположением дактилических стоп в строфе) баллада Жуковского близка Некрасову, в частности стихотворению «Несжатая полоса» (ср.: «Были и лето и осень дождливы…» – «Поздняя осень. Грачи улетели…»).

154

Перевод (с изменениями) одноименной баллады И. Л. Уланда. В основу баллады легли старофранцузские легенды о Карле Великом и его паладине Роланде, герое знаменитой поэмы «Песнь о Роланде».

155

Когда еще Артусов чудный не завоеван талисман? – волшебный талисман короля Артура (Артуса), героя романа о рыцарях «Круглого стола».

156

Перевод одноименной баллады Ф. Шиллера. В основу легли античные мифы о богине плодородия Деметре (гр. миф.), или Церере (рим. миф.). Шиллер поставил своей задачей воспеть рождение гражданского общества. Античная цивилизация и переход к оседлому образу жизни и земледелию у него означает прогресс истории по сравнению с варварством и кочевым бытом. Следствием этого явилось смягчение, облагорожение нравов, потребность в обществе, в науках, искусствах, ремеслах и т. д. Возникновение гражданского сознания прославлено Шиллером, а вслед за ним и Жуковским в форме победного, торжественного гимна в честь богини – покровительницы людского сообщества. Замысел Шиллера включал опору на античное миросозерцание и на идею развития, источник которой – Божественный промысел. В таком качестве она представляет романтическую концепцию истории в противовес теориям XVIII века. Жуковскому идеи Шиллера оказались близки, но он еще более усилил античный колорит (у Шиллера нет сложных составных эпитетов типа «копьеносная», «крепкостенный», «светлоглавый», то есть тех примет «гомеровского стиля», которые вносит Жуковский). Поскольку в балладе воспеты светлый разум человека, его созидательная деятельность, гражданское сознание и гуманные чувства, то она встретила горячее одобрение в критике. В. Г. Белинский писал: «В „Элевзинском празднике“ Шиллера есть опять поэтическая апофеоза Цереры; но здесь эта богиня представлена уже с другой ее стороны. В „Жалобе Цереры“ эта богиня является представительницей греческого романтизма; в „Элевзинском празднике“ она является божеством благотворно деятельным – очеловечивает и одухотворяет подобных троглодитам людей, научая их земледелию, соединяет их в общества, дает им богов и храмы, низводит к ним ремесла и искусства и посевает между ними семена гражданственности. Эта превосходная поэма Шиллера превосходно переведена Жуковским».

157

Бог, ремесл изобретатель… – Гефест.

45